«ТУМНИН – РЕКА НАШЕГО ДЕТСТВА»
Осенью село Датта празднует день рождения, что служит поводом для воспоминаний её жителей, перелистывания старых писем, дневников. Предлагаем вниманию читателей отрывки из книги Василия Тимофеевича Шпартеева, маленьким мальчиком привезённого на побережье Татарского пролива в середине прошлого столетия.
«В 1938 году Датта получила официальный статус и стала называться село Датта. Тогда же приступили к строительству рыбозавода с целью значительной переработки рыбы и её консервирования. 1 января 1940 года в Датте была организована государственная моторно-рыболовецкая станция (МРС) для обслуживания всех близлежащих рыболовецких колхозов. Население тогда значительно увеличилось за счёт переселенцев, приехавших из других районов страны по оргнабору. В 1946 году морским путём из бухты Кузнецово прибыла в Датту часть нашей семьи, в 1947 году к ним присоединились остальные.
Я считаю, что родители правильно поступили, выбрав место проживания в устье большой полноводной реки, практически на берегу моря. Что поделаешь, послевоенные годы были для нашей семьи весьма и весьма голодными. Именно река выручала тогда, кормила нас в любое время года. Когда мы жили на МРСовской стороне, а это первые несколько лет, у нас не было никакого подсобного хозяйства - ни грядок, ни скота. После переезда на сельповскую сторону мы поселились в небольшом частном доме, расположенном на песчаном пригорке. При нём было несколько хозяйственных построек, за ними, тесня лес, раскинулся огород, соток на 18. А перед домом протекала река, большая, привольная, слева от неё открывался вид на морские просторы Татарского пролива, справа раскинулся широченный лиман, за которым угадывались какие-то острова. И простор, великолепный простор открытого синего неба...
Река не была огромной, такой, например, как Амур, она не была маленькой, которую можно было бы перейти вброд. Она не была буйной, когда половодье или наводнения безжалостно захлёстывают или заливают берега, но она не была и спокойной, а тем более покрытой тиной или заросшей травами. Фарватер её глубиной 7–8 метров проходил от нашего дома метрах в 250. Чистое песчаное дно безо всяких ям, водоворотов и зарослей позволяло без опаски плескаться и купаться. К берегу во время приливов можно было причалить в районе нашего дома небольшому судну или кунгасу. Слева, недалеко от нас, в Тумнин впадала ещё одна река, его сестра Улика, более спокойная, более чистая и, на мой взгляд, более ласковая и тёплая.
Мы полюбили Тумнин. Он своим нравом вполне соответствовал характеру нашей семьи, и мы вполне серьёзно стали считать его нашим другом. А может быть, наоборот? Это мы, наша семья, проживая долгое время на берегу реки, поняли, примерили и приняли для себя её нрав и характер? Мы были равноценными друзьями и партнёрами, похожими друг на друга, и, как Тумнин, вливаясь в Татарский пролив, растворялся в море, давая ему толику самого себя, так и мы со временем вливались в окружающий нас мир, уезжая один за другим из Датты…
Первая ознакомительная поездка по реке состоялась по инициативе отца. Он решил приучать нас к охоте, благо разной живности в наших нехоженых краях было немеряно. В конце августа, после открытия охотничьего сезона на водоплавающую дичь, мы вшестером (пятеро братьев и отец) на небольшой лодке и оморочке, с двумя ружьями наперевес под вечер забрались в дальний угол лимана, весь заросший камышами. Его густые заросли высотой примерно с метр были разделены узкими извилистыми протоками на несколько больших участков. На оморочке находились Борис и Виктор, на лодке сам отец, Сергей, Володька и я. Папа каждому определил участок охоты, подробно рассказал, куда и как надо стрелять, чтобы, не дай бог, не покалечить друг друга.
Позднее, когда мы стали постарше, отец соорудил для нас одномачтовую яхту. Ну, как соорудил? На четырёхвесельной лодке он в передней банке (сиденье в шлюпке, если по-морскому) проделал отверстие под мачту высотой около 4-х метров, раскрепил её основание на днище, навесил прямоугольный парус из парусины и сказал: «Катайтесь! Весь лиман в вашем распоряжении. Только не выходите на глубину, на фарватер, остерегайтесь крупной волны». Как же Виктор обрадовался этому подарку! Он представлял себя капитаном, покорителем водной стихии и чуть что - выводил свою яхту в поход к дальним островам (ну, вы понимаете, это были острова недалеко от Маховского распадка). Я тогда впервые почувствовал в груди тягу к путешествиям и романтику горизонта. Так что спасибо отцу за то, что он сознательно развивал в нас умение быть лёгкими на подъём и быть готовыми к переменам. Всё закончилось естественным образом: мощный порыв ветра, лихой разворот, наша яхта чересчур кренится набок, мачта, выламывая банку, вместе с парусом падает в реку, мы на вёслах с мачтой на буксире возвращаемся в родную гавань, то есть домой.
Для нас, ребят, в те годы главным интересным и романтическим событием являлся сенокос, к которому даттинцы приступали с первых чисел августа, после спада аврально–плановой рыбацкой путины, когда заканчивались первый и второй интенсивные подходы рыбы. Самый большой сельский покос находился за островом Голочевским, на так называемом 3-ем острове, недалеко от железнодорожного полустанка Чепсары, т. е. в километрах 12 - 15 от Датты по реке. Выделялась специальная бригада, в основном из держателей крупного скота, и первого августа каждый со своим скарбом – палаткой, косами, вилами, граблями, постельными принадлежностями и прочей необходимой мелочёвкой садился в свою лодку. Брали с собой еду и малолетних детей, для которых наступал праздник с увлекательными приключениями. Для поездки выделялся специальный катер, обычно это был буксир «Шквал», что несколько лет назад построил отец, в последующие годы небольшой катер рыбнадзора, один раз это был катер РК-300. Все лодки косарей со скарбом и людьми, штук 10, не менее, швартовались к катеру длинными тонкими верёвочными концами, и он эту живописную эскадру с шумной весёлой компанией людей тащил на буксире против течения реки до самого покоса.
Загнав свои лодки и моторки в небольшую спокойную заводь рядом с одним из русел реки, взрослые чинно, степенно, не торопясь располагали свои разнокалиберные палатки, готовили полевой стан. Затем, собрав детей, назначали из них старших, предупреждали всех, чтобы никто не скакал по лодкам и не лазал на древесный залом, расположившийся поперёк реки метрах в тридцати от стана. Из-под дикого нагромождения длинных деревьев с торчащими во все стороны стволами, обломанными ветками и растопыренными корнями бурунами выбивались бешеные струи воды. Все понимали, что в любой момент эта грозная махина может лавиной сорваться с места.
После всех приготовлений, уже под вечер делался первый большой прокос. Спозаранку, пока на травах держалась роса, косари со звоном–перезвоном отбивали свои косы, затем уходили на луг, мы же, дети, дождавшись тепла, разбегались по острову; кто-то рыбачил, девчонки кидались рвать цветы и плели венки. Было интересно наблюдать, как отцы и братья, выстроившись уступом, шли друг за другом и как бы легко и непринуждённо размахивали косами. Звенела острая сталь, веером падала под неё густая трава, и только пропотевшие рубахи да побагровевшие лица косарей показывали, насколько косьба тяжёлый труд. Так, прислушиваясь и приглядываясь к старшим, учились и мы, приобретая навыки и становясь хорошими косарями через некоторое время, уже в возрасте 10 - 12 лет. Через несколько дней уже сухое сено мы сгребали деревянными самодельными граблями, ставили под присмотром взрослых деревянными же вилами копны, а через некоторое время нас, уставших, набегавшихся и натрудившихся отправляли по домам. Уже ближе к осени или даже в сентябре во время прилива нам прямо к дому по реке доставляли кунгас-другой свежего, пахнущего жарким летом сена для живности».
Продолжение следует...
#ВВ 40
